"Щастя я пізнала тільки в наших ворогів у Німеччині". Спогади про війну

Після повернення в СРСР остарбайтерів у радянському фільтраційному таборі чотири місяці мучили питаннями: "Чому виїхав?" "Чому працював у домі у німців?", "Чому не вчинив спроби втечі?", "Чому не надав перевагу самогубству?" (рос.)

Текст опубліковано в рамках проекту родинних переказів про Другу світову війну "1939-1945: Неписана історія".

От "немецких фотографий" Марии веет другим миром, непонятыми судьбами и какой-то нежностью: казалось, что все будет впереди. Жили только ожиданием счастья победы! Никто не знал, что победа в войне может загубить отдельные жизни и судьбы...

Героиня нашей истории - сестра моей бабушки

В одной из хат села Семеновка, что под Днепропетровском, Томаковский район, в 1924 году, в семье Николая Парубца родилась Мария Парубец.

1926-27 годы. Для Советской власти "кулаком" считался уже тот, у кого было 2 коровы. Семья Парубцов - Елена с Моисеем, да Николай с Ивгой - имели не только две коровы, но и пару лошадей. Вот и пришли в их дом - раскулачивать и выселять. Уже даже на воз посадили, когда пошел дядя Николая к местным властям да предъявил документы, что "Николай во время революции служил на стороне красных, куда же его, своего, раскулачивать?!"

Так судьба их миловала - разобрали они воз и вернулись в хату.

В 1941 году Марии шел 17 год, ее сестрам Гале 15 год, Александре - 12 год, а самой младшей Татьяне - только девятый.

Cестры Парубец. Мария - сидит крайняя справа

Из "Архива Днепропетровска": "Село Семеновка было оккупировано немецко-фашистскими войсками 17 августа 1941 года. Освобождено частями Красной Армии сначала 1 января 1944 года, затем 5 февраля 1944 года, дважды переходило из рук в руки. На 1941 год в селе насчитывалось 105 дворов.

В период оккупации угнано в Германию 31 человек. При отступлении немцы угнали еще 64 человека".

Из детских воспоминаний Татьяны Парубец (на фото выше сидит возле Марии):

"Перед немцами впереди шли так называемые карательные отряды, "черный ворон", которые массово убивали людей из-за любой мелочи, даже если кто-то не так посмотрел. После них оставалось все черное.

Их боялись и сами немецкие солдаты, которые говорили: "Это сеятели смерти, не приведи Бог им прийти в наше село". Такие они были страшные и в черной форме. У меня была подруга в соседнем селе. Её отцу отрезали уши, а жену и детей заставили на это смотреть. Потом несчастный все равно умер".

К счастью, Семеновку такой отряд обошел стороной.

Вспоминает Галина Парубец: "Первыми заехали мотоциклисты. Люди прятались в домах и не выходили. Немцы, в основном, молоденькие солдаты, и несколько человек постарше возрастом и чинами, по-хозяйски ходили пешком по хатам и выбирали себе самые лучшие для расквартировки..."

Через пару дней, обосновавшись и выбрав старосту, в селе остались два десятка солдат да выбранный ими староста. Остальные сели на мотоциклы и двинулись дальше, вглубь Украины.

Немецкое начальство выбрало себе самый лучший дом для проживания - дом Моисея и Елены, согнав всю семью жить в одну маленькую спальню. Детскую сельскую школу немцы "приспособили" под конюшню для своих лошадей.

Но, в основном, немцы, оставшиеся в селе, всячески искали пути наладить мирное сосуществование с обитателями села. Каждое утро немецкие солдаты шли к пекарне за хлебом, приносили домой, и вопросительно говорили маме Евгении: "Матка, яйки?!", то есть просили яиц к завтраку, которые Евгения шла им брать в курятнике.

Тем же летом всех жителей собрали перед старостой для зачитывания объявления о "добровольном отъезде в Германию на платные работы". Никто не проявил желания. Спустя пару недель помощник старосты стал разносить по хатам повестки, в которых говорилось, что "от села требуются для отправки в Германию 3 человека".

Жившие в доме немцы и председатель сообщили Парубцам: "Должна ехать ваша Мария. Пусть она едет со своими подругами. Будут там друг дружки держаться". Жившие неподалеку подружки Катя Палец и Галя Шапличенко и их родители были оповещены.

Всем трем подругам было приказано явиться в Томаковку, в районную больницу - для прохождения медкомиссии, определяющей "пригодность к угону в Германию". Мария и ее подруги - крепкие, сельские барышни были признаны "годными". На месте им выписали повестку: через 10 дней быть на станции Мировой. В случае неявки - "лицо будет подано в розыск, а кара ждет его семью".

И вот час отъезда. Вагоны были набиты настолько плотно, что можно было лишь стоять. Поезда товарные, не предназначенные для перевозки людей, поэтому в каждом вагоне было лишь одно маленькое окошко, с предусмотрительно впаянной железной решеткой.

Угнанные в Германию


В Биелефильде находился один из пересылочных пунктов. Сюда съезжались местные бауэры покупать себе за копейки "живой товар" для домашних и сельскохозяйственных работ. Тех, кто оставался - распределяли по заводам.

Одними из первых посетителей прибыли супруги Шуман, искали себе домработницу. Среди многих девушек им почему-то приглянулась именно Мария - милая блондинка с нежным лицом и косой вокруг головы.

 Bилла Шуманов, ул. Johannistal 42, 1940-ые годы. Фото любезно предоставленo Берндом Шуманом

Мария с новоявленными хозяевами села в машину. Около 40 минут ехали по зеленому городу. Мария не без удивления смотрела на гуляющих по городу ухоженных немок с детьми. Подъехали к дому почти на окраине. За воротами виднелся сад, примыкающий к крыльцу и чистая аллея, ведущая к входу.

Немцев, на "платную работу" к которым вывезли Марию оккупанты, звали Петер Отто Шуман и Лило Шуман.

Петер Отто Шуман (слева) и его жена Лило

У пары было три сына - 15-летний Фолько, 12-летний Бернд и трехлетний Петер Николас, нянькой которому и должна была быть Мария.

Хозяева выделили Марии отдельную комнату в мансарде.

Вот как описывает первый день пребывания Марии в их доме Бернд Шуман, старший брат, вспоминая рассказы своей мамы, Лило:

"Она появилась в нашем доме очень испуганная. В руках держала сумочку, в которой оказался кусочек хлеба. Мама попробовала обратиться к ней, но она очень стеснялась и не знала как себя вести, не знала, чего ожидать от нас. Мама приготовила ей ванну и свежие вещи. На Марии было старое платье. В следующие дни мама сшила ей пару платьев".

Спустя пару дней немая дружба через дружелюбные располагающие жесты всех членов семьи была установлена. Лило была тронута тем, как нежно Мария заботится о ее маленьком сыне. Мария, чувствуя расположение хозяев и ощущая их заботу о себе, как могла, старалась помочь хозяйке в ее домашних делах. Лило и ее дети всем сердцем полюбили Марию.

Петер Николаус, тогда трехлетний, по сей день бережно хранит ее фото в своем семейном альбоме все эти долгие 65 лет.

Мария с Петером на руках. Фото предоставлено Петером Николаусом Шуманом. У Марии в альбоме есть такое же, но с обрезанным при возвращении в СССР малышом 

Pассказывает Бернд Шуман: "Я хорошо запомнил пару ярких эпизодов. Одно - когда к Пасхе Мария всех нас удивила испеченной пасхой в виде гриба. Я был очень впечатлен, никогда ничего подобного не видел. И еще помню счастье Марии, когда при разборе рождественских подарков под наряженной елкой Мария обнаружила изящный зонтик. Как она была счастлива!"

Иногда по вечерам Мария выходила встречаться со своими двумя подругами. Она знала, в каких тяжелых условиях жили наши заключенные, работающие на заводах. Их почти не кормили, все люди были истощенны морально и физически, не имея ни условий, ни отдыха, ни нормальной еды.

Ее семеновские подруги, попали одна в услужение к местному Биелефильдскому батюшке, а другая - служанкой к одному бауэру. Им повезло меньше. У батюшки и у бауэра семьи были большие, многодетные, и господа надрывали девушек непосильным трудом, держали впроголодь, часто били и всячески издевались.

И Мария стала тайком носить им пакеты с едой.

Фрау Шуман закрывала глаза на "исчезновение продуктов". Но, посоветовавшись с мужем, все же решилась на разговор с Марией: "Ты не знаешь, куда это у нас все отходы от еды и вся еда девается? Не успеваем купить, а кладовка пустеет за пару дней"...

После непростого разговора Лило сама стала собирать пакеты с едой, и давала их Марии: "Неси своим подругам". Вскоре такие же пакеты с едой стали просачиваться и в бараки при фабриках.

...Чего только стоили семье Шуман эти благотворительные жесты! Благодаря этому не умерли голодной смертью многие люди. Маленькие, незаметные подвиги...

В конце весны 1944 года фронт стал подступать к Германии. Летом того же 1944 года американские войска вошли в город.

Мария (слева) с подругой Ольгой. Германия, Биелефельд, май 1944-го

В день ее официального освобождения - 15 августа 1944 года, Мария должна была покинуть семью своих бывших хозяев и явиться с вещами в гражданский госпиталь, куда ее, как и многих остальных остарбайтеров, призвали работать, так как война еще не была окончена.

При госпитале, куда были помещены и бывшие заключенные лагерей, и раненные с фронта, была лечебница, в которую и были расквартированы на проживание освобожденные из неволи сиделки и медсестры.

Зворотня сторона попереднього фото

Каждую комнату занимало 6 девушек. Одна из соседок по комнате была девушка Раиса. Мария и Раиса сразу же нашли общий язык. Раиса, как оказалось, тоже была с Украины, с Донбасса.

Письменный ответ Женевского комитета по делам войны о Марии Парубец:

"С 27.10.1942 по 15.08.1944 работала в Биелефильде, ул. Johannistal 42, работодатель P.O. Schumann

c 15.08.1944 по 10.08.1945 жила в Биелефильде, Oelmuhlenstrasse 2 B, работодатель - гражданский госпиталь, в качестве сиделки. Проживала в лечебнице Allgemeinen Ortskrankenkasse, Bielefeld".

Работа не была тяжелой, имелись выходные дни, которые девушки посвящали беззаботным гуляниям с американскими солдатами и идущими на поправку раненными.

Эти фотографии, сделанные в Биелефельде в августе 1945 года, чудом сохранились после обыска "фильтрационного лагеря" при возвращении домой, и после ареста уже дома, в Украине.

Мария (слева) с подругой Раей (медсестрой из Донбасса). Осень 1945 года. Германия, Биелефельд

9 мая 1945 года! Пока лидеры всех вовлеченных в войну сторон съезжались на подписание всех официальных документов, жизнь Марии, да и вообще городка Биелефильда, особо не изменилась.

Только когда все бумаги были подписаны и все решения утверждены, в Германии началась распределение бывших заключенных в "фильтрационные лагеря" для отправки по своим странам на родину.

Мария все также приходила в гости к Шуманам, делилась новостями, рассказами - к тому времени, она уже довольно сносно научилась разговаривать по-немецки.

Мария и Рая с военнослужащим - очевидно, американцем. Осень 1945 года

Герр Шуман прослышал о плохом отношении к бывшим узникам в советских фильтрационных лагерях. Но Мария отмахивалась: "Да что вы такое говорите, не может этого быть! Что ж наши своих же будут и винить в том, в чем они не виноваты?! Это полный абсурд!"

Шуманы все лето проводят в уговорах остаться в Германии с ними: "Мария, ты для нас как дочь, останься с нами". Мария - ни в какую...

Здравствуй, Родина


10 августа Мария официально закончила свою работу в качестве сиделки в госпитале и села на поезд, привезший в фильтрационный лагерь. Там она прожила почти 4 месяца.

И все 4 месяца их ежедневно мучили вопросами миграционной анкеты: "Почему выехал?", "Почему работал в доме у немцев?", "Почему не предпринял попытку к побегу?", "Почему не предпочел покончить с жизнью, чем сдаться врагам?" и прочие.

На все эти вопросы ни у кого не было ответов. Но появился страх и обида за непонимание о том, какой ад они пережили в концлагерях.

Чудом при многочисленных досмотрах вещей Марии удавалось перепрятывать фотографии, которые она везла с собой.

В ноябре 1945 года Мария и Рая сошли на станции Мировая, Томаковкого района, откуда Мария была угнана 3 года назад. Их никто не встречал. Да она никому и не сообщала, и как было сообщить?!

А Мария пришла домой, постучала. В сенях показались сестры - Таня и Александра.

Боже, сколько слез радости! И какая тоска по всему, что ушло... По довоенной жизни, по разбитым мечтам, по родным, которых ушли из жизни - бабушка Елена не дожила до этого дня.

По всему, что зачеркнула эта война.

 1946 год, снова в Семеновке. Анна (моя бабушка) и Мария (справа)

Жизнь готовила Марии новые испытания.

Против всякой логики, выходит постановление: "Всем бывшим депортированным на принудительные работы в Германию отказывается в получении советского паспорта".

Мария с двумя подругами, которые тоже были в Германии, решают подделать справки, чтобы иметь возможность получить паспорт и выехать из села в город на учебу. Все должно было пройти гладко.

Но при подаче документов паспортистка, знавшая лично Марию и ее историю, воскликнула: "Как это ты, Мария, была в Германии и собралась паспорт получать?!"

Марию арестовали.

На допросе она взяла всю вину на себя, что "действовала единолично". Ее посадили в тюрьму в Днепропетровске. Тот факт, что город, в котором она находилась в Германии, Биелефильд, был освобожден американцами, а не русскими - очень усложнил жизнь подсудимой Марии.

К этому моменту как раз вернулся с войны и Николай, отец Марии. Он решает ехать на прием к Брежневу в Киев, который в те годы был председателем Верховного Совета УССР, чтобы просить освобождения Марии. Пишет ему запрос об освобождении дочери, "что она действовала по неопытности".

Марию освобождают из тюрьмы. В ней она отсидела 6 месяцев...

Бывшей заключенной было практически невозможно найти работу, а в селах голод выкашивал людей. С большим трудом, через свои старые знакомства отец Николай делает Марии фиктивный паспорт, чтобы она смогла покинуть Украину.

Так она с соседкой - теткой Наталкой уезжают в Вильнюс. Это был 1946 год. Мария с помощью дочери Наталки устраивается буфетчицей в столовую. Оставшиеся в Семеновке родители и младшие сестры пережили голод лишь благодаря ее посылкам.

Там она выходит замуж за Сергея Семенова - молодого следователя литовского КГБ (МГБ), родом из Санкт-Петербурга. Семенов, пройдя всю войну до Берлина, в начале 1947 года по распределению военкомата попадает в Вильнюс. Так, случайно занесенные волей судьбы, он и она, Мария и Сергей, встречают друг друга.

Осенью 1949 года они приезжают жить на родину Марии, в Запорожье, молодой разрастающийся индустриализацией город - надежда новой жизни тогдашней молодежи.

В этом же 1949 году, к Новому году, немецкая семья Шуман, присылает ей пару писем, где интересуется ее приездом и просит дать о себе знать. В испуге, что дочь может пережить еще один арест и снова попасть в тюрьму, мать Марии сжигает фотографии, где Мария изображена вместе с немецкой семьей, и само письмо.

10 октября 1949 года Сергей при невыясненных обстоятельствах погибает на ночной рыбалке, от ружейного выстрела...

...Все 60-70-ые годы Мария с сыном жила в одной комнате двухкомнатной квартиры, а во второй комнате жила еще одна пара. Кухня у них была общей, и женщины по очереди готовили еду. Столько разговоров прошло на этой кухне!

И нередко в разговорах Мария вспоминала ее жизнь с Шуманами - семью, которая дала ей любовь и человеческое тепло.

В начале 80-х Мария заболела раком... Ухаживали за Марией племянницы Лариса и Елена по очереди. По суткам. В один из последних дней своей жизни, уже тяжело разговаривая, Мария произнесла: "Единственные минуты счастья и беспечности я испытала в Германии, у врагов".

Умерла она в 1986 году.

Петер Отто Шуман умер в 1977 году, Лило Шуман умерла в 1982 году.

Інші спогади, опубліковані в рамках проекту "1939-1945: Неписана історія", дивіться тут. Надсилайте свої родинні перекази.

Євген Чикаленко: Центральна Рада та більшовицька навала

Євген Чикаленко про окупацію Києва більшовиками на початку 1918 року.

Ярина Ключковська: "Україна без нього була б інакшою". Пам'яті Ігоря Юхновського

Вічна пам'ять Ігореві Рафаїловичу Юхновському. Людині, яка залишила глибочезний слід у житті кожного з нас, навіть тих, хто про це не здогадується. Бо Україна без нього була б точно інакшою.

Юрій Юзич: Бойові командири Армії УНР з Куп’янська

Щонайменше троє уродженців Куп’янська більше 100 років тому воювали за Україну старшинами в складі Запорозького корпусу Петра Болбочана. Усі троє мали первинне офіцерське звання, але командували сотнями запорожців.

Микола Бандрівський: Львівські енкаведисти

Чи не у кожному українському місті є своя така пресумна місцина, де радянська влада допитувала, глумилася, піддавала невиносимим тортурам і по-садистськи знищувала тисячі і тисячі наших співгромадян. У Львові в червні 1941 року російські більшовики чинили масакри у львівській "Тюрмі №4", званій в народі - Бриґідки, перед відходом радянських військ зі Львова.