Спецпроект

Моя тривожна юність

Позбавлений ласки, я прожив всього декілька тижнів у своєї прийомної матері. Годували мене окремо і нерегулярно. Мати Якось, побачивши мене одного і в сльозах, мати вирішила забрати мене назад. Відтоді мати тримала мене при собі і виховувала, як могла, до 18-ти років... (рос.).

По происхождению я из крестьян. Родился в небольшом городке Гуляй-Поле Екатеринославской губернии на Украине. Мои родители были вначале крепостными, затем вольными крестьянами.

По рассказам матери, их жизнь во времена крепостного рабства была ужасной. Еще совсем ребенком она дважды подверглась наказанию палками: первый раз за то, что отказалась убирать в доме управляющего, потому что считала себя обиженной, получив пощечину от его жены; второй раз, когда в свободное от повинности время она не захотела идти вязать снопы за три копейки в день, заявив, что плата недостаточна. Оба раза управляющий доложил о случившемся "пану", который приказал ей явиться в помещичью усадьбу, на крыльце которого, ей всыпали по пятнадцать ударов палками в присутствии хозяина.

Своего отца я не помню, поскольку мне едва исполнилось одиннадцать месяцев, когда он умер. Он был крепостным того же пана, что и моя мать, некоего Шабельского, который жил в одном из своих имений неподалеку от села Шагарово, теперь Марфополь, в семи километрах от Гуляй-Поля. Позже, когда отец был уже вольным и женатым, у него не было других средств к существованию, и он вынужден был продолжать работать садовником у того же помещика. После моего рождения он оставил эту работу и нанялся кучером к Кернеру, богатому еврею, владельцу завода в Гуляй-Поле. Вскоре после этого отец умер.

За два года до его смерти мать начала собирать материал на постройку хаты для всей семьи. Она одна, с терпением, заготовляла кирпич. Когда отец умер, строительство хаты едва началось, стояли только стены.

Осиротев, я и четверо братьев остались на содержании моей несчастной матери. В недостроенном доме, без средств к существованию, одной с пятью малолетними детьми на руках, как ей было жить? Бедняжка, она потеряла опору, не знала [ни] за что взяться, ни кого слушать. Моя крестная, местная зажиточная крестьянка, у которой не было своих детей, упрашивала мать отдать ей меня. Старшие братья Карп и Савва тогда уже не были у нее на содержании, они нанялись пастухами к богатым хозяевам.

Мать позже рассказывала: "Мне было тяжело даже слушать это, но ничего нельзя было поделать... Слыша ее слова о безвыходном состоянии нашей семьи, я, в конце концов, согласилась...".

Между тем, мои братья много раз слышали рассказы матери о жизни и нравах помещиков, об их жестокости, особенно по отношению к крестьянам. Это запечатлелось в их памяти и однажды в воскресенье, когда они пришли к нам и узнали, что мать готова отдать меня этой богачке, они умоляли ее не делать этого. Надо ли меня отдавать этой богачке или оставить дома? - проблему попытались решить не словами, а с помощью слез. Мать, в конце концов, сдалась и решила оставить меня при себе еще на некоторое время. Прошел год, а положение семьи не улучшилось. Крестная вновь настойчиво требовала моего усыновления и на этот раз мать, не колеблясь, согласилась.

Лишенный ласки, я прожил всего несколько недель у своей приемной матери. Кормили меня отдельно и нерегулярно. Мать заходила каждый день и очень страдала, видя, в каком положении я нахожусь. Однажды, застав меня одного и в слезах, она решила забрать меня обратно. С тех пор мать держала меня при себе и воспитывала, как могла, до восемнадцати лет.

У меня остались очень смутные воспоминания о раннем детстве. Когда мне исполнилось восемь лет, мать записала меня в сельскую школу. Я был хорошим учеником. Учитель был мной доволен, а мать гордилась моими успехами. Увы, это счастливое время очень скоро закончилось. Когда наступила зима и замерзла речка, под влиянием нескольких друзей вместо того, чтобы идти в школу, я стал убегать с уроков кататься на коньках. Это новое занятие настолько меня захватило, что целыми неделями я пропускал школу. Мать об этом, конечно, ничего не знала. Она по-прежнему думала, что утром я, взяв книги, ухожу в школу, а вечером она считала, что я возвращаюсь со школы. На самом деле я ходил только на речку. Наигравшись и накатавшись до самого вечера с сотней таких же шалопаев, я возвращался домой с отличным аппетитом.

Эти уроки катанья прилежно продолжались до половины поста, когда все это вдруг кончилось. Мельчайшие подробности этого дня навсегда остались в моей памяти. Как обычно, мы катались с одним из товарищей, как вдруг лед треснул, и мы провалились в воду. Цепляясь за края сломанного льда и барахтаясь по шею в ледяной воде, мы стали громко звать на помощь. Увы, большинство друзей, испугавшись, убежали. Остальные не нашли ничего лучше, как кричать душераздирающими голосами, как и мы сами. Наконец, прибежали несколько мужиков и спасли нас в этой опасной ситуации. Я боялся возвращаться домой в таком виде, так как все мое прошлое, все мои геройские зимние подвиги были бы раскрыты! Поэтому решил спрятаться у своего дяди. По дороге мокрая одежда замерзла. К дяде я пришел в таком состоянии, что он испугался за мое здоровье. Меня раздели, растерли водкой и уложили на лежанку. Затем тетка предупредила мать.

Встревоженная, она немедленно прибежала. Узнав все подробности происшествия, она уложила меня на бок и "полечила" своим способом - куском скрученной веревки... Долгое время после такого "лечения" я с трудом мог сидеть. Однако главный его результат состоял в том, что, начиная с этого дня, я вновь стал прилежным учеником.

К сожалению, эта серьезная учеба никак не отразилась на будущее. Недели за две до Пасхи несколько учеников нашей школы, в том числе и я, подрались после уроков с учениками церковно-приходской школы. В пылу драки мы поломали несколько молодых деревьев рядом со зданием волости. На следующий день сельский староста явился к директору нашей школы, чтобы узнать фамилии вчерашних драчунов и заставить родителей заплатить за ущерб. Директор провел расследование. Вначале никто не хотел сознаваться, но когда директор заявил, что он знает фамилии этих трусов, я все рассказал, выдав друзей, которым также пришлось признаться.

В награду за мое чистосердечное признание я получил три раза линейкой по пальцам и должен был простоять целый час в углу класса на коленях. Из-за этого происшествия я чувствовал такой стыд и такое глубокое унижение, что больше не захотел оставаться в школе. Сговорившись с несколькими друзьями, мы сбежали. Дома мы рассказали совершенно другое о случившемся и обвинили директора в том, что он выгнал нас со школы. Конечно, обеспокоенные родители пошли к нему за объяснениями по поводу такого наказания. Узнав правду, нас наказали и заставили через несколько дней вернуться в школу. Тем не менее, во мне внутри что-то сломалось: я больше не чувствовал никакого удовольствия от школы, и мое сердце больше не лежало к учебе, как это должно бы быть у девятилетнего мальчика. С большим трудом я выдержал до летних каникул.

С наступлением лета я нанялся погонщиком волов к хозяину по фамилии Янсен. Платили мне 25 копеек в день, то есть полтора рубля в неделю. Каждую субботу, получив эту сумму, я, преисполненный радости, почти бегом бежал 7 км домой, зажав в кулаке деньги. Прибежав, я немедленно отдавал деньги матери и был очень счастлив, когда она их брала, точно так же, как раньше, я видел, когда мои старшие братья отдавали ей получку. Теперь я тоже зарабатывал деньги и, как и они, отдавал матери... Мое детское сердце наполнялось радостью. Помню, однажды, я забыл напоить своих волов, поэтому по дороге они вдруг повернули и потащили повозку, груженную снопами, к водопою. В этот момент проезжал на бричке помощник управляющего. Это был грубиян, который получил у нас кличку "мухоед" за то, что держал рот всегда открытым. Он ударил меня два раза кнутом. От ярости я готов был убежать домой и только воспоминание о субботе и мысль о той радости, которую я доставлю матери, отдавая ей деньги, не позволили мне так поступить. Так я проработал все лето и заработал двадцать рублей. Это был мой первый заработок...

Воспоминания Нестора Махно впервые опубликованы в анархистском журнале "Дело труда", издававшемся под редакцией Петра Аршинова в 1920-е года в Париже (под названием "Моя автобиография"). Публикуется по тексту парижского издания 2006 г.

Полная версия на сайте Bakunista!

Віталій Скальський: 28 березня — Міжнародний день історика?

Інтернетом шириться інформація про відзначення 28 березня Міжнародного дня історика. Проте… В Україні ніхто і ніколи не встановлював дня історика. ООН теж такого дня не встановлювала.

Євген Чикаленко: Центральна Рада та більшовицька навала

Євген Чикаленко про окупацію Києва більшовиками на початку 1918 року.

Ярина Ключковська: "Україна без нього була б інакшою". Пам'яті Ігоря Юхновського

Вічна пам'ять Ігореві Рафаїловичу Юхновському. Людині, яка залишила глибочезний слід у житті кожного з нас, навіть тих, хто про це не здогадується. Бо Україна без нього була б точно інакшою.

Юрій Юзич: Бойові командири Армії УНР з Куп’янська

Щонайменше троє уродженців Куп’янська більше 100 років тому воювали за Україну старшинами в складі Запорозького корпусу Петра Болбочана. Усі троє мали первинне офіцерське звання, але командували сотнями запорожців.